Откровенное интервью с Расулом Мирзаевым

В бойцовском мире Расул Мирзаев (17-1) был известен давно, а все остальные узнали о нем после стычки у ночного клуба «Гараж». Когда один участник, Иван Агафонов, оказался в могиле, а другой, Расул Мирзаев, — в тюрьме, сообщает sport-express.ru. Представляем вашему вниманию откровенное интервью с Расулом Мирзаевым.

— Почему левое ухо у вас разбито, а правое — нет?

— Правое тоже разбито, но там было внутреннее кровоизлияние. Опухоль ушла. Когда-то поломанные уши были моей мечтой! В Дагестане считалось, если сломал — все, ты крутой борец. Кто-то специально ломает, хотя от борьбы далек. Деньги за это платят. Левое ухо дороже — его в окно автомобиля видно. Вот однажды я в пятницу отборолся, пришел домой, лег спать. Просыпаюсь — а у меня пельмешка вместо уха!

— Сколько лет вам было?

— Класс девятый. А я даже удар не помню. Тогда и обрадовался, и огорчился. От боли спать не мог, все горело внутри. Врачи откачали кровь, с таким и стал тренироваться. После ломал раза четыре.

— Сейчас поломанные уши в моде?

— Уже проще относятся. В Дагестане есть борцы мирового уровня — а уши целы. Не скажешь, что выходил на ковер. На Карелина посмотрите — с ушами все в порядке.

— От некоторых подробностей вашей биографии мы в шоке. Так же нас поражал рассказами Сергей Ковалев. А у вас юность еще колоритнее.

— О, Сережа! Мы знакомы. Классный боксер. А если говорить обо мне — знали б вы, сколько раз я на волосок от смерти был! Ощущение, что три жизни прожил. Если не пять. В интернате чуть с десятого этажа не прыгнул.

— Господи.

— Ага, на стройке. От несправедливого отношения. Получаешь и получаешь. Обидно!

— Где вас перехватили?

— На углу, уже на крыше. Я удирал — старшеклассники бросились вдогонку. Один поймал почти в воздухе. Я бы прыгнул, точно говорю. Даже не понимал, что там, внизу, смерть.

— Убегали из интерната?

— Очень часто. С первого класса нас заставляли драться между собой. Приходят взрослые — в том числе мои сводные братья: «Бейтесь!» После того эпизода на крыше вскоре снова убежал. Меня месяцами могли искать по Кизляру.

— Где скрывались?

— С Шамилем, младшим братом, болтался. Ночевал под КАМАЗами, бетономешалками. Под елками.

— Хорошо было под елкой-то?

— Купил себе батон — такой вкусный! Еще на шоколадку осталось. Но от холода сжался весь под этой елкой. Начало осени.

— Потом вас нашли?

— Когда находили, когда сам возвращался.

— Что ели?

— Что украду — то и ел. Шамиль или еду доставал, или деньги. Подкованный в этом смысле. Но и я, бывало, видеокассеты воровал — продавал, покупал хлеб. В пятом классе продуктовую лавку подломили.

— Это как?

— Да вот положил глаз на магазин. Зашел и ограбил. Денег была приличная пачка.

— Залезли через форточку?

— Нет, изучил план. Как дверь оставили без присмотра — я днем и проник. При магазине хлеб пекли, отвлеклись. Не ожидали такой наглости. Взял кассу. Только Шамиль знал, куда я деньги спрятал. Не купил ему сразу мороженое — так он меня сдал!

— Вас поймали — и что? Больше не воровали?

— Было! Когда на бензоколонке заправщиком подрабатывал, украл деньги на детскую радиоуправляемую машинку.

— Романтично. С отцом не ладили?

— В селе его звали «безбашенный тракторист». Фишка у отца была — когда ехал на тракторе, два пальца выставлял. Дескать, моргалы выколю. Его друзья однажды приехали в гости, увидели, как со мной обращается — и шепнули: «Беги с нами».

— Куда?

— В Кизляр. Восемьдесят километров пешком шли по железной дороге. Видели, как отец на тракторе круги наворачивает, меня ищет. На автобус сели километров за пятнадцать до города. А что делать, если я у отца жил в собачьей будке?

— Вы серьезно?

— Это было, когда он меня совсем маленьким выкрал. Мать с дедушкой за мной приехали — увидели все, забрали назад. Соседская собака покусала — так он не то, что не пожалел. Наоборот, еще киндулей дал! В тот момент я решил: для меня отца не существует.

— Сколько уже его не видели?

— Последний раз приезжал к отцу лет пятнадцать назад. Снова разочаровался и уехал. Мне всегда хотелось с ним общаться, очень не хватало. Но у отца другая семья. Я для него совершенно чужой человек. Полное отдаление!

— Зато мама с вами натерпелась.

— Это правда. Я был неконтролируемый. До пятого класса пробовал водку, курево, клей нюхал, жил на улице… Смолу кушал с асфальта.

— Гудрон?

— Вот-вот, черный.

— До настоящего кайфа себя клеем довели?

— Нет. Быстро понял, как опасно — при мне пацан нанюхался, его заколотило. Второй тут же рядом упал. Я перепугался!

— Траву пробовали?

— Никогда. Наркотики — не моя тема. Что касается выпивки — у меня дурная наследственность, отец сильно бухал. Я видел, что он на пьяную голову творил. Избивал меня, мачеху. А физически одарен был невероятно. Поднимал музыкальную колонку в 300 килограммов! Трактор мог разобрать и собрать с закрытыми глазами. Время от времени у двоюродных братьев спрашиваю: «Как он, жив?» — «Да». Вот думаю: не станет его — поеду на похороны? Поступлю по-человечески или обида слишком сильна?

— Сегодня как поступили бы?

— Наверное, поехал бы. Для меня так лучше.

— В детстве вы перенесли туберкулез костей. Прошли по грани?

— Сначала у меня болезнь кишечника была. Врачи сказали маме: «Скоро мальчишку потеряете». В электричке старушку встретила. Та заинтересовалась: «Что это он все плачет? Хворает?» Познакомились. Старушка меня и вылечила травами.

— Не случилось бы этой встречи — и вас не было бы?

— Наверное! Когда дети только учатся ходить, я уже бегал. Потом раз — сел. Доктора решили, перелом. Закатали в гипс. Мама сидела со мной в больничном коридоре, а мимо проходил приезжий хирург: «Что с мальчиком?» Взял, посмотрел — и распорядился немедленно гипс снять: «Это туберкулез!» Одна часть у меня росла, другая нет. Сделали специальный протезик, направили в Ялту. Жил в лесном санатории четыре года. Мать прилетела, думала, не узнаю ее. А я подбежал, обнял!

— Четыре года ее не видели?

— Изредка приезжала. Но все равно… А я, между прочим, инвалид третьей группы.

— Нам говорили, родственники вас кипятком обливали.

— Было. Как вспомню — не по себе становится. Самые близкие люди!

— Отец?

— Нет. Не скажу, кто. Человек, который должен был стать мне отцом, а вместо этого издевался над ребенком. Из-за какой-то ментовской шапки, которую я в глаза не видел.

— Думали, стащил?

— Да. Начали избивать. Дошло до чайника. Плеснули кипятком на плечо. Они хохотали, но мне было не смешно. Кричали: «Говори, где шапка?!» А я понять не мог, о чем они вообще.

— Младший брат не превратился в уголовника?

— Нет. Тоже в Москву перебрался, работает строителем.

— Никогда не было обиды на маму за то, что отдала в интернат?

— Честно? Была. Но она жила с другим человеком — отношения с которым у меня не сложились. Зачем ему чужой ребенок? Школы в нашем селе нет, раньше его все время заливало. Потом за потопом, до крыш доходило. С возрастом только понял, почему меня отправили в интернат.

— Маму перевезти в Москву не планируете?

— Уже перевез. Недавно меня оперировали. Лежу в реанимации, не могу заснуть от боли. Смотрю — кто-то в три часа ночи мне «лайки» в инстаграме ставит! Мама!

— Вот это да.

— Что, думаю, не спится ей? Звоню — а мне говорят: «Она ногу сломала». Наутро я сбежал из больницы.

— У вас-то что стряслось?

— Ехал на велосипеде — подрезала машина. Я дал по тормозам, перелетел через руль. Вниз головой падал под колеса внедорожника. Успел увернуться, приземлился на плечо. Даже не заметил, что у меня торчит кость. Сел на велосипед и поехал дальше.

— Торчит кость?!

— Да, ключица. Вскоре чувствую — что-то странное. Рука повисла, больно. Опускаю глаза и вижу такую картину. До дома четыре километра. Как крутил педали — не представляю. Потом в травмпункт. Смотрите, какой шрам на плече. Это уже вторая операция за месяц! Познакомился с двумя врачами в тренажерном зале, подружились. Сейчас мной занимаются, они фанаты спорта.

— Подрезала вас машина умышленно?

— Мне показалось — да. Но через три дня проезжал там на такси, точно так же мой водитель замешкался. Все перекопано, поворот не виден. Это съезд с Садового на набережную в сторону Таганки.

— Почему вторая операция потребовалась?

— Узел не растворился, пошло нагноение. А то бы давно начал тренироваться!

— Вас же ждал важный бой. Может, от него кто-то сверху отводит?

— Тоже так думаю. От чего-то меня Аллах уберег. Я ведь переходил в новую весовую категорию.

— Что за категория?

— 61 килограмм. Мне сделали выгодное предложение — теперь могу заявить о себе в двух весах сразу. Чего бы ни стоило, хочу сражаться за пояс. А тогда меня ждал хороший гонорар.

— Какой?

— Два с половиной миллиона рублей. В нашем спорте это отличные деньги. Не так давно я дрался за 10-15 тысяч рублей. Или за чайники, которые обычно вручали за победу в первенстве Вооруженных сил по армейскому рукопашному бою.

Меня сделал известным бой с японцем Масанори Канехара за титул чемпиона мира в Fight Night. Тогда же перечислили первую весомую зарплату — 200 тысяч рублей. За «мир» и чемпионат России по боевому самбо. Когда загремел в СИЗО, карточку доверил другу. Тот кинул.

— Истратил?

— Просто потерялся. Должен был помочь мне открыть интернет-магазин, и все, с концами. Ни денег, ни друга. Кто-то говорил — у него проблемы. Но жив.

— Встретили бы сейчас его на улице — что было бы?

— Ничего. В исламе есть правило: если хочешь обвинить брата-мусульманина в чем-то, полить грязью, найди 72 причины это сделать. А я даже пять не смогу найти!

— Надо думать, в армии тоже не обошлось без приключений. Раз уж они так к вам липнут.

— С командиром роты отношения не складывались. До тех пор, пока не заступился за него перед другим офицером.

— Расскажите.

— Стал я инструктором БМП-2. Курсантов учил ездить. Я уже был сержантом. В тот день принимал экзамен на полигоне с полковником. Отошел пообедать. Навстречу прапорщик. Противный мужик, наезжал на всех. Тут до меня докопался.

— На тему?

— А просто так. «Да ты офигевший кавказец…» Слово за слово. Я вскочил: «При чем здесь это — кавказец я или нет?»

— До драки дошло?

— Он кричит: «Пойдем, выйдем!» Тоже невысокий, но крепкий. Колобок такой. Ну, вышли. Хватает меня за шею. А у меня тогда коронка была — «прогиб».

— Бросок через себя?

— Да. И я этого прапора бросаю! Вниз головой! Так три раза повторяется. Встает весь грязный, пыхтит. Вытаскивает пистолет, на меня направляет. Дышит тяжело. Не видит, что сзади идет командир роты и молодые лейтенанты. Ору: «Что целишься долго? Стреляй, давай!» Он дуло опускает.

— А командир?

— Говорит: «Товарищ Мирзаев, идите в роту». Прапорщик начал вслед что-то про маму кричать. Я развернулся, хотел добавить ему — приятель удержал: «Не делай глупость, он провоцирует». Но потом в столовой спор продолжился. Командир роты вмешался — так прапорщик на него кинулся. Пришлось вмешаться, силу применить чуть жестче. Вот с того момента ко мне было другое отношение. Офицеры подкалывали: «Мирзаев, хоть ты боец, а у нас арматура под подушкой…»

— С прапорщиком больше не ссорились?

— Он заявление на меня настрочил. При всех подошел к нему: «Я мог бы тоже написать. Но не такой ссыкун». Все, его авторитет рухнул окончательно. А меня в Москву перевели.

— С дембелями конфликтовали?

— Конечно. Потому что молодых бить не позволял. Недавно таксист в Москве узнал: «О, Расул, привет! Ты нас, курсантов, всегда защищал…»

— С первого дня все началось?

— Угадали! Вообще-то, чтоб взяли в армию, я заплатил четыре тысячи рублей. Иначе комиссовали бы — у меня и плоскостопие, и серьезная операция была.

— Еще группа инвалидности.

— Про нее-то с годами забыли. Я ходил, проверялся — врачи говорили: «Все нормально!»

— Обычно платят, чтоб не пойти в армию.

— А у меня — наоборот. Богом клянусь, отдал четыре тысячи рублей, занял у тети! Только армия могла изменить всю мою жизнь. Мечтал попасть в спортроту.

— В Дагестане перспектив не было?

— Никаких. Мог стать наркоманом. Спортсменом-неудачником. Грузчиком. Или умереть на море. Браконьером к тому времени я уже был. Черную икру добывал.

— Об этом расспросим. Так что случилось в первый армейский день?

— В поезде по дороге в Москву вспыхнул конфликт. Три здоровяка отозвали молодых пацанов. Начали обрабатывать: «Отдавайте бабки, иначе отмутузим…» Я ребят собрал — или мы все вместе, или плохо наше дело.

— Подрались?

— Обошлось без мордобоя. Объяснили: еще раз кого-то из наших дернут — мало не покажется. Вас трое, нас 25. Мне говорили: «Ты же аварец! Посмотри, за кого заступаешься?» Но для меня это значения не имело.

Распределили во Владимир. Стоим с товарищем перед штабом, сверху рота дембелей. Один из окна высовывается, оскорблять начинает. Я отвечаю: «Если ты мужчина — спускайся». Подходит ко мне офицер: «Мы здесь и не таких ломали». А я: «Пока тебя не сломали — потеряйся…»

— Дерзко.

— Я очень дерзкий был. Да и нельзя давать спуску в таких ситуациях. Наутро на плацу куча народа. Какой-то толстяк идет мимо — демонстративно толкает.

— Безобразие.

— Я ему по грудь — подбегаю, хватаю за талию: «Ты зачем толкаешься?» Он смеется. Еще за китель меня приподнимает, поддушивает. И я показал свою коронку.

— «Прогиб»?

— Да. Шлепнулся прямо на плац. Потом два контрольных. Вечером дембеля мне угрожали: «Все, конец. Сегодняшнюю ночь не переживешь». Давайте, отвечаю. Дужку от кровати на всякий случай отвинтил. Если что — резко вытащу. А ей и убить можно. Я же знал, как это делается в казарме — одеялом накрывают и бьют. Но со мной просчитались бы.

— Не было попыток?

— Не рискнули. День спустя слышу, комбат кого-то отчитывает по телефону: «Я же вам говорил — хачей ко мне не отправлять!» Про меня. Стою и смеюсь. А тот здоровяк оказался старшиной роты. Полгода нормально ладили. Армия для меня много нового открыла.

— Что, например?

— Смотрел на некоторых — понять не мог: как их взяли в войска? Совсем слабенькие! У одного кисту в голове нашли, другой эпилептик. Я уж приноровился бляхой от ремня ему зубы разжимать, как приступ случается. Сослуживец-цыган, уезжая, эту бляху у меня потом увел. А я и в Москве часто эпилептиков встречаю. Как будто их специально кто-то на меня выводит! То гулял в парке Горького — передо мной девочка упала, никто не сообразил, в чем дело. А я выхватил воду у кого-то, привел в чувство. То в чайхане на Арбате другая девчонка «закинулась». Все на нее смотрели, смеялись. Думают, прикалывается. Я подскочил — одну пощечину, другую, водой побрызгал…

— Вы же в военном университете учились.

— В МВВКУ. После армии помогли поступить без экзаменов. Но сменился начальник, спорт прикрыли. Понял — надо соскакивать оттуда. Плюс конфликт с командиром взвода.

— На почве?

— Он издевался над курсантами. Хотел продемонстрировать, какой крутой. Я вступился. Сказал: «Будь мужиком!» Бесследно не прошло.

— Судебным приставом успели поработать?

— Как-то услышал от офицеров: «Ты выступаешь, не служишь — так что отдавай часть зарплаты…» Получал-то я копейки — сразу написал рапорт. А на задания как судебный пристав ездить отказывался.

— Почему?

— Не могу забирать у людей имущество. В какой-то момент мне сказали: «Либо ты работаешь, либо увольняешься». Я уволился. Будучи лейтенантом юстиции. Началась бродячая жизнь в борьбе.

— Браконьерство — еще один поворот в судьбе.

— Вернулся я пятилетним из санатория — стал знакомиться с новой семьей. А меня плавать решили научить. Просто бросили в воду — вперед! Надо было к морю привыкать — все только им жили. В пятистах метрах от нас Каспий. Учился сети выставлять, ловушку на рыбу. Неделями на море зависал.

— Опасно?

— Особенно зимой. Море как дает, так и забирает. Много людей там осталось. Когда на катерочке выходишь — волны огромные, бросает во все стороны! Ужас! Думаешь: если вылетишь за борт, догребешь до берега, нет?

— Свой катерок был?

— У отчима — да. «Байда» ее называли, с моторчиком. А начинали с «Ветерка». Маленький, фырчит. Но волна что угодно опрокинет. Наши посудины тоже переворачивало. Так я узнал, что посреди Каспия может быть мель. А самое красивое место — где грязный Терек впадает в море.

— Рыбнадзор вас ловил?

— Бывало. Отчим договаривался — отпускали.

— Черную икру ели ложками?

— Ну а чем еще? Особенно хорошо шла жировая, мама делала с солью… Самый большой подвиг моего детства — поймал баклана. На каюке за ним гнался, тот нырнул. Это все, уже не догонишь. Может через две минуты всплыть где угодно. Я интуитивно за ним прыгнул — и ухватил. Это как Жар-птицу поймать! Баклан еще цапнул меня клювом.

— А дальше?

— Домой принес, всем соседям показал. Накормил рыбой и выпустил.

— В Москве втянуть в криминал вас пытались?

— Однажды знакомый предложил на «стрелку» съездить. Пообещал тысячу рублей.

— Маловато.

— А для меня тогда это была приличная сумма. Тем более, особо ничего не требовалось. Просто постоять рядом, посветить лицом. Но по дороге нас выцепили полицейские. Прижали к обочине, тормознули. Вытащили из машины с криком: «Руки за головы!» В эту секунду дал себе слово: «Больше в разборках не участвую. Ни за какие деньги».

— Еще звали?

— Не раз. Всегда отказывался. Вообще отвернулся от той стороны жизни.

— Через подпольные бои прошли?

— Нет. Бывало другое. Как-то зимой в байкерском клубе организовали шоу. Мне сказали: «Выиграешь три боя — заплатим 36 тысяч рублей». Да я в месяц столько не зарабатывал! Разумеется, согласился. Приехал и ужаснулся.

— Что увидели?

— Неотапливаемый ангар, заставленный мотоциклами. Какашки по углам, мусор, пустые бутылки. Запах кошмарный. Вокруг татами толпа болельщиков. Атмосфера — как в фильмах про Ван Дамма.

— Соперники серьезные?

— «Плюшевых» среди них точно не было. Уложился за пару часов.

— Как выглядели к третьему бою?

— Неплохо — два предыдущих завершил досрочно, экономил силы. Потом забрал деньги, поехал домой. А утром встал с кровати — и взвыл от боли. В ангаре был такой холод, что застудил седалищный нерв.

— Какие виды единоборств вы перепробовали?

— Все, кроме греко-римской борьбы и карате. Когда учился на втором курсе, успешно выступал в соревнованиях по рукопашному бою. Параллельно занимался вольной борьбой. При такой нагрузке необходимо сбалансированное питание. Я же впроголодь жил. Стипендия мизерная, да еще в университетской столовой постоянно давали свинину, которую не ем. Кончилось тем, что возвращался с тренировки — и в метро чуть не грохнулся в обморок. Слава богу, товарищ подхватил. После этого с вольной решил завязать. Сосредоточился на «рукопашке».

— Свинину никогда не ели?

— Один раз, в армии. Командир отправил шашлык жарить. Мы были уверены, что это курица. Мясо белое, мягкое, никакого жира. Правда вскрылась, когда все умяли.

— Единоборство, к которому совершенно не лежит душа?

— «Динамовская» рукопашка. Правила такие, что легко засудить. Вот армейский рукопашный бой — это аналог смешанных единоборств. Не запрещены удары ногой по голове в партере. А «динамовка» строится на зарабатывании очков. Соперник тебя едва коснулся, но получает балл. Ты же врежешь так, что он упадет, — а рефери ничего не засчитает. До смешного. Противника нокаутировал, а мне отсчитывали нокдаун!

Похожая история случилась в финале чемпионата России по боевому самбо. Встречался с Михаилом Паньковым, действующим чемпионом мира. Найдите в интернете ролик. Он уже еле на ногах стоял, из носа кровь хлестала. Но победу ему отдали.

— Обидно.

— Засуживали и на турнире по панкратиону. Как я плакал! Меня свои же продали! Лишили золотой медали.

— Каким образом?

— Выхожу против американца — и вижу, что все три рефери из США. В предыдущем поединке я травмировал ребро, с трудом дышал. Но все равно схватка была моя! Догадываетесь, что было дальше?

— Победу отдали сопернику?

— Да. Сказали, я запрещенный прием применил. А у меня «чуйка» хорошая. Еще перед боем поднял кипеш, кричал нашим руководителям: «Уберите этих судей!» Все отмахивались: «Не волнуйся, ситуация под контролем…» Но именно с того турнира и пошло прозвище Black Tiger. Соревновались по круговой системе — в итоге чемпионом стал украинец. Земляк президента федерации. Позже встретились на Олимпиаде боевых искусств в Пекине — я этого парня разорвал.

— Как бороться с судейским беспределом?

— Единственный выход — прыгнуть на соперника так, чтоб унесли на носилках. Конечно, это риск, надо раскрываться. Тут уж либо все, либо ничего.

— Самый памятный случай, когда в зале появились носилки?

— Был у меня соперник — Данил Туринге из Чувашии. Организовали поединок на Красной площади по правилам боевого самбо. Я всухую выиграл. Затем в Элисте сделали бой по правилам ММА. У меня была трещина в малой берцовой кости, только-только гипс сняли. О чем Туринге знал и постоянно бил в эту точку.

— Специально?

— Сто процентов. Я разозлился, ка-ак дал с ноги в солнечное сплетение. Парень уже почти в отключке. Но рефери попался неопытный, нокаут не засчитал. Пришлось делать болевой на руку. В третий раз встретились в финале турнира ГУВД.

— Это уже рукопашный бой?

— Да. Динамовская версия. Команда первым номером в моем весе считала Туринге, хотя все знали, что я сильнее, дважды его побеждал. Меня начали засуживать. Внаглую! Время на исходе, понимаю, что проиграю, если не придумаю какой-то ход.

— Удалось?

— Хватаю парня, «прогибом» втыкаю в пол. И болевым ломаю ему руку. Унесли.

— Был в вашей жизни бой, выигранный чудом?

— Пару лет назад в Бангкоке бился с Джеймсом Сэвиллом. Сделал «прогиб», воткнул головой в пол. А он там без татами, просто жесткий настил. Если раз проход в ноги сделаешь, локти и колени стираешь в кровь. Думал, Сэвилл сразу «выстегнется».

— Это как?

— Потеряет сознание. Но мужик оказался крепкий. Мало того, что не вырубился, так еще меня на «треугольник» поймал. Зажал на минуту. То, что я пережил, словами не описать. Начал хрипеть, отключаться. Тут внутренний голос: «Расул, представляешь, сколько людей будут рады, если сегодня проиграешь?» Ответил себе: «Ну уж нет! Не дождетесь!» До сих пор непонятно, как выкрутился и победил. После боя меня даже кто-то сравнил с Терминатором.

Или вот случай. Ташкент, чемпионат мира по боевому самбо. Четыре года подряд в моей категории не было равных монголу Баасанхуну Дамлампуреву. Всех выносил в одну калитку! Кругом твердили, что у меня нет шансов. Но я-то в себе не сомневался. В финале за 30 секунд поймал монгола на болевой, и нокаутировал.

— Чудо?

— Для меня — нет. Я же готовился, профессионально выполнил работу. Вот для команды победа действительно стала чудом. Ну а самая невероятная история приключилась на чемпионате мира по панкратиону.

— Где?

— В Португалии. Шли втроем по парку — товарищ по сборной, брат мой и я. Впереди — компания албанцев. Ни с того, ни с сего докопались до нас. Брат их шуганул. Убежали. Мы в «Макдоналдс» заглянули. Я сел лицом к двери. Вдруг тормозят пять машин. Заходит албанец, указывает пальцем на меня: «Иди сюда!» На улице пытается по губам ударить, руку смахиваю. А сбоку вылетает парень с битой, лупит по ноге. Думал, я упаду. Ха!

— Устояли?

— Да. А бита сломалась! Он глаза выпучил, убегает, а на меня несется уже толпа албанцев. Удары со всех сторон. Пытаются повалить, затоптать. Но их много, мешают друг другу. Я же успеваю сгруппироваться, вырубаю первого, второго… Дальше как в кино.

— То есть?

— Сначала сзади на голову опускается табуретка. Бу-бух — и деревяшки осыпаются. Поворачиваюсь — а в голову прилетает стакан. Счастье, не в висок.

— Вырубились?

— Нет! А стакан — вдребезги!

— Живописно. От брата и товарища никакой помощи?

— Их ко мне не подпускали. Кто-то встал перед ними, размахивая железным тросом, и не давал подойти. Когда я вырвался, отбежал метров на пятнадцать, они в сторону гостиницы рванули. Я следом. Три рассечения, все в крови. Про синяки уж не говорю.

— Снялись с турнира?

— Да вы что?! На следующий день выиграл три боя. Стал чемпионом мира. Башка у меня крепкая. Убедился еще в юности, когда из вольной борьбы перешел в бокс. На первых порах мало что получалось. Один из ребят, двукратный чемпион России среди юниоров, увидел во мне лоха. Выпендривался, оскорблял. Возле зала повалил его, сказал: «Не надо так себя вести, понял?!» Отпустил, повернулся спиной. Это была ошибка.

— Ударил вас сзади?

— Ага. Кирпичом. Три раза! Если на голову мою посмотрите, поразитесь, сколько там шрамов.

— Вот так история.

— Я его сильно побил и поехал в больницу. Пока рану промывали, зашивали, орал от боли. Голова раскалывалась. Когда задремал на кушетке, явились милиционеры. Час я лежал с закрытыми глазами — думал, уйдут.

— А они?

— Ждали. Потом допытывались — что случилось? Я ответил: «Упал с карусели». Зачем милицию впутывать? К тому же у боксера отец большую должность занимал в органах. Со временем простил парня, мы даже сдружились.

— Когда-то Емельяненко-младший нас учил — как правильно бить в уличной драке. Есть особенные точки. Расскажите и вы.

— Самые уязвимые места — пах, глаза, кадык и печень. Но вот, ребята, мой совет. Если на улице пытаются втянуть в драку — бегите. Чем быстрее, тем лучше. Желательно зигзагами, словно зайчик. Плевать, что о тебе подумают. Говорю вам, исходя из своего печального опыта. Хоть я парень подготовленный, знаю, как вести себя в экстремальной ситуации. На меня и пистолет наставляли, и с ножом прыгали…

— Про пистолет наслышаны. А ножом кто грозил?

— В школе. Старшеклассники неправильно себя вели, дал по шее. Один из них решил отомстить. Чуть не прирезал. Повезло мне — брат успел руку перехватить. В другой раз лезвием по переносице все-таки чиркнули. А вон под глазом шрам — это учитель засадил указкой.

— Ну и нравы у вас.

— Сам виноват. Баловался на уроке, одно замечание пропустил мимо, второе… Тот разозлился, взмахнул сломанной указкой. Острым концом содрал кусок кожи. Прямо висела! Отвели в медпункт. В дальнейшем с учителем прекрасно ладили. Мужик-то неплохой.

— Что за инцидент был в ночном клубе, когда опера провоцировали вас на драку?

— Подошли ребята, стали оскорблять. Я не реагировал. Сразу понял, что не просто так задираются. Когда они уехали, начальник охраны сказал: «Молодец, что не поддался на провокацию. Это опера». Хотели вызвать на конфликт, открыть уголовное дело — и «доить». В Москве такое сплошь и рядом. Был еще случай. Сидел за столом, никого не трогал. Внезапно подлетел мужик, ударил в грудь с криком: «Это же чурка е…й!»

— Тоже опер?

— Не исключено. В подобной ситуации сдержаться сложно, руки дрожали, но понимал, что нельзя отвечать. Будет хуже. После тюрьмы уличных конфликтов стараюсь избегать.

— В интервью вы говорили, что один из последних гонораров за бой отдали в интернат.

— Не совсем так. Гонорар был около 300 тысяч рублей. Меня попросили купить в детский дом для ребят с ограниченными двигательными возможностями музыкальный центр. Привез. Смотрел на пацанов, и сердце кровью обливалось. Вспоминал свою жизнь в интернате.

— Детский дом — в Москве?

— Да. Планирую и дальше помогать. Моя мечта — добиться какого-то статуса, потом заниматься детьми. Продвигать их в спорте.

— Чемпион мира может быть небогатым человеком?

— У меня бывало — вообще ни копейки в кармане. Хотя люблю красивую жизнь. Я же ее никогда не видел.

— Хорошо. Сколько тратите в месяц?

— Я экономный! Никакой зарплаты у меня нет, живу на гонорары от боев. Вот в этом году их не было, пришлось затянуть пояс.

— Но вы же не на «Жигулях» ездите?

— На «Мерседесе» ML 63.

— А вы говорите — затянули пояс.

— Так у меня с машинами особая история. Первую, Camry, вручил близкий человек. Сагид Муртазалиев.

— Олимпийский чемпион-2000 по вольной борьбе.

— Мой кумир. Когда-то со мной, школьником, сфотографировался. Выбрал из целой толпы. Для меня это такая радость была! Годы спустя судьба вновь свела. Я стал чемпионом мира — подарил ему свой пояс. А он отвечает: «Вот адрес, поезжай, тебя ждет сюрприз».

— Camry?

— Да! Новая, в целлофане!

— Муртазалиев возглавлял Пенсионный фонд Дагестана?

— Совершенно верно. Это человек, который реально способен навести порядок во всей республике. Я видел — скольким простым людям он помог! Лично спонсировал вольную борьбу. Но столько покушений на него было, один раз пуля прошла в двух миллиметрах от сердца.

— Сегодня не при делах?

— Подвинули. Даже не знаю, где он. Точно — не в России.

— Судьба того автомобиля?

— Попал в аварию. В дождь ехал со скоростью 200 километров в час. Молодой был, ошибался… Счастье, что вообще остался жив!

— Один были?

— С товарищем. Случилось все на том самом месте, где разбился Гаджи Махачев. Говорят, там когда-то кладбище было. Люди часто гибнут. Кто-то не так давно сгорел заживо в BMW.

— Что за место?

— Кутузовский проспект. Была пятница, 13-е. Четыре года назад. Занесло, мы ударились в отбойник, выскочили на встречку. Всю ее прочесали — и ни с кем не столкнулись! Ну разве не чудо?

— 200 в дождь — это сильно.

— Я левой рукой рулил, правой успел схватить приятеля. Прижал. Больше за него испугался. Все подушки вылетели. Машина в хлам, под списание. У меня все лицо в крови, стеклами посекло. Повезло, что слепым не остался, это часто бывает. На секунду потерял сознание, очнулся — мы еще летим! Начинаю дергать все, что возможно. Лишь бы затормозить.

— Друг тоже не пострадал?

— Только пятка болела. Оба вылезли через окна, подъехала машина ППС. Спрашивают: «Запрещенные препараты с собой есть?» — «Не-не, мы спортсмены…»

Потом купил пятилитровый ML, 2005 года. У друзей AMG гараж, занимаются «Мерседесами». Пообещали салон поменять у моей машины, если бой в Чечне выиграю.

— Чем старый не устраивал?

— Тюрьму напоминал, светло-голубой. Стены в СИЗО как раз такие были. Некомфортно. Я выиграл — они сделали черный. Я так ухаживал за этой машиной! Как в армии намывал свой БМП-2, так и «Мерседес». Мне без разницы. Мой автомобиль должен сверкать!

— Что с ним было?

— Продал, много масла ел. Денег не было что-то другое покупать. А тут знакомый выставляет в автоломбарде свой «Мерседес». У меня в кармане 800 тысяч. Приглашаю тех самых друзей из гаража проверить машину, отвечают — конфетка. В ломбарде цена сразу двое падает, такой случай!

— Сколько стоила?

— Цена ей была два с половиной миллиона, а здесь отдавали за полтора. Стал обзванивать друзей: «Поддержите меня!» К вечеру еще 700 тысяч мне привезли. С этим автомобилем расставаться не собираюсь. Вся оформлена в стиле «Black Tiger». Даже коврики. Уже со мной машина ассоциируется — ну как ее продавать?

— Футболист Шамиль Лахиялов рассказывал нам — если в каком-то махачкалинском кафе торгуют алкоголем, этому человеку передают «флешку». Значит, ночью или сожгут, или взорвут.

— Есть такое. Люди пытаются сделать республику более исламской. С одной стороны — правильно. А с другой — каждый живет в рамках своих убеждений, к чему насилие?

— Сейчас в Дагестане сохранились кафе, где продают спиртное?

— Не знаю. Я там редкий гость.

— Почему?

— Во-первых, дела все в Москве, маму перевез. Во-вторых, небезызвестные новогодние «приключения» происходили при тесном участии завистливых земляков. На родине много хороших людей, но хватает и тех, кого я раздражаю. Действуют чужими руками.

— Вы о нападении на вашу квартиру в Москве?

— Да.

— Отголосок стычки в ночном клубе?

— Ко мне из Европы приехали друзья. В том числе Артем Лобов, спарринг-партнер Конора Макгрегора. Пригласил их в клуб. Там к ним подошли какие-то молокососы, якобы приятели Хабиба Нурмагомедова. Вели себя по-хамски. Я вмешался. Объяснил: «Зачем так себя вести? Это — гости. Их надо встречать радушно, а не показывать, какие вы м…ки». Я мог бы ребят прямо там поучить. Но отпустил, не хотел разборок. А в итоге вон как повернулось. А про нападение столько неправды писали, запускали какие-то мульки…

— Вот вы и расскажите правду.

— Девушка, которая тогда со мной была, полгода вертелась в нашем кругу. В тот вечер снова приехала. Сидели, болтали. Играли в Play Station. Под вечер говорит: «Можно, я у тебя останусь?» Не выгонять же? Лег спать. Проснулся от шагов чужих людей. Оказывается, ее подослали специально, чтоб открыла дверь. Все было подстроено. Из Дагестана привезли оружие. Люди готовились! На меня навалились сверху. Приставили пистолет ко лбу. Думал, их двое, но третий был в углу. Все в капюшонах.

— Мы слышали, вас хотели унизить. Снять это на видео и разместить в интернете.

— Так и есть. Но им не удалось. Когда думали, что я уже без сознания, прозвучала фраза: «Цепь неси». Тут я вскочил, они этого вообще не ожидали! Одного с себя скинул. Обернулся и увидел, что другой метит мне в голову из травмата.

— Расстояние?

— Метра два. Выстрелил — попал в плечо. Я к нему рванул. Он начал удирать, выронил пистолет. Видя это, второй навел на меня оружие, передернул затвор. Я спрятался за угол. Спугнул их, наверное, — вот и убежали. А я был в состоянии аффекта, действовал на инстинктах.

— Почему они на свободе?

— Скрываются где-то. Мне их даже жалко. Они теперь выходят на людей, чтоб найти со мной примирение. Но этого не будет. Явились к человеку домой, прыгали на его голове, издевались, стреляли. Пусть живут, как сейчас. Прячутся. Бог им судья.

— Мы видели вашу фотографию в больнице. Как не потеряли сознание после таких побоев?

— Не представляю. Характер! Еще и боль испытывал с детства, с интерната. У нас же постоянно были жесткие драки с городскими. Мы перелезали через бетонную стену — вот она, свобода! Free! А там уже ждут. Нас называли «банабаки». Порой меня ловили двое, трое. Да и позже, переезжая из района в район, приходилось ставить себя. Давать отпор местным. Меня всегда недооценивали. Большая ошибка!

— Сколько раз мысленно возвращались к вечеру у клуба «Гараж», когда произошел конфликт с Иваном Агафоновым?

— Я с этой историей до сих пор живу, каждый день вспоминаю. Как же сильно хочу отмотать все назад… Мать моя сильно сдала после этого. У нее уже была трагедия — брат выкинул человека из поезда, его расстреляли 25-летним. На следующий день после исполнения смертную казнь в России отменили. И вдруг я в том же возрасте в тюрьму загремел.

Хотя следователь, который вел дело, через два месяца сказал, что на меня ничего нет. Что показания свидетелей с той стороны — полное вранье. Первая же экспертиза подтвердила мою невиновность. Но кто-то влез, пытался поменять ее результаты. Затем еще четыре экспертизы. Последнюю проводил Минздрав и дал четкий ответ — я не виноват.

— Давайте по порядку. С чего все началось?

— Был в кино с девушкой, Аллой. Потом подъехали к клубу «Гараж». Стояли на улице с друзьями. Алла в полутора метрах от меня. По реакции товарища вижу — за моей спиной что-то происходит. Оборачиваюсь. В эту секунду рядом с Аллой замечаю парня, которого окликает знакомый: «Ваня, что ты здесь делаешь?» — «Да телку снимаю». И шагает мимо, задев меня плечом. Алла голову опускает, в глазах слезы. Иду к нему: «В чем дело?» Усмехается: «Телку хотел снять…» — «Она со мной» — «И что?» Подхожу ближе: «Тогда и меня сними». А он делает резкое движение головой вперед.

— Боднуть хотел?

— Возможно. Если б не это, я бы не дернулся. Но тут рука сработала на автомате. На камере все видно. Развернулся, подошел к его приятелям. Было их человек десять, на трех машинах. На капоте — алкоголь. Громко спросил: «Кто еще меня «снять» хочет?»

— А они?

— Ни слова, ни полслова. Многие из них были в неадекватном состоянии, как и сам Иван. То ли пьяные, то ли под наркотой. А парень-то лежит. Подбегаю, начинаю уши растирать, приводить в чувство. Наконец открывает глаза. Спрашиваю: «Ты как?» — «Голова побаливает» — «Скорую» вызвать?» — «Не надо». Водичку ему принесли. Алла плачет: «Поехали поскорее отсюда». Поймали такси — и домой.

По пути набрал другу, который остался в клубе. Говорит: «Расслабься, все нормально. Парнишка здесь сидит, отдыхает». Минут через сорок перезванивает: «Он с друзьями на машине уехал». Позже выяснилось — по дороге стало плохо, затошнило. Повезли в больницу. Как рассказывала мама Ивана, там четыре часа лежал без сознания, помощь почему-то не оказывали. Так что в первую очередь претензии нужно предъявлять врачам. Если б сразу сделали трепанацию и откачали кровь, остался жив.

— Когда вы узнали, что он в коме?

— На третий день, ближе к ночи. Собирался навестить его в больнице. А утром посыпались звонки: «Включи телевизор, тебя по всем каналам показывают».

— Реакция?

— Посоветовался с братом: «Что делать?» — «Идти в полицию, давать показания. Дальше видно будет». Был Рамадан, я соблюдал пост. Но на всякий случай решил в «Урюке» плотно поесть. Там же встретился с адвокатом. Потом пешком в отделение. Журналисты, которые дежурили возле ворот, меня проморгали. Когда зашел, услышал, как человек при погонах голосил: «Мы этого хача посадим!» Понял — я тут надолго.

— Что увидели, когда оказались в камере? Там, наверное, все прокурено…

— Нет, в нашей не дымили. Такой был закон. Кого-то в курилку выводили, кто-то в туалете по-тихому сигарету доставал. Сначала меня привезли на Петровку, отправили в камеру, где встретил жутковатый зек в трусах. Какой-то он был дерзкий. Посмотрели мы друг на друга, а конвоиры — на нас, и увели меня в другую камеру. От греха. Там уже нормальные пацаны сидели.

— Они знали, кто вы?

— Разумеется. Все же телевизор смотрят. Что заключенные, что охранники относились уважительно. Если не барагузишь и нет команды сверху, тебя не тронут. Я даже двоих друзей там приобрел. Хорошие ребята, надежные, по-прежнему общаемся.

— Как за решеткой очутились?

— Первого подставили. Второй — не зек. Конвоир. Они теперь для меня словно братья.

— Сколько вы камер сменили?

— Пять, кажется. На Петровке три дня сидел, затем в Бутырке. Один из самых тяжелых моментов — февраль 2012-го. Меня должны были выпустить под залог. Вместо этого накануне, не предупредив адвоката, привезли в суд, на закрытом заседании зачитывали: «Гастарбайтер, нелегал, незаконно проживает на территории Российской Федерации…» Мне, человеку, в честь которого поднимали флаг нашей страны, играли гимн! Я с трудом сдерживал слезы.

— Вернулись на нары?

— Да, причем в камеру, где не было стекол на окнах — только решетки. Условия чудовищные. Вонь, грязь, на стенах следы от какашек. Железный стол такой, будто зубами грызли. Но главное — дуло изо всех щелей. Холод собачий. Спали в одежде, как чукчи.

— Почему в эту камеру отправили?

— Решили надавить. Жаловаться не имело смысла. Кого там интересует твое мнение? Я зашел, начал читать молитву — и случился срыв. Неделю плакал без остановки.

— Неделю?!

— Да. Спал и плакал, спал и плакал… Себя не контролировал. Ко мне медсестру привели, думали, близок к суициду. Но таких мыслей сроду не было.

— Каким способом можно покончить с собой в СИЗО?

— Вены перерезать, например.

— Чем?

— Мы же бреемся, гигиену соблюдаем. Лезвие одноразовое, пластмассовое, но кончики ломаешь, и все. Этого достаточно. Когда только попал в СИЗО, в моей камере пацан как раз собирался вены резать. Не хотел ехать на этап.

— Почему?

— Не знаю. О таких вещах не спрашивают. Сам не рассказывал. Я на коленях умолял: «Если не передумаешь, сделай за дверью». Я же понимал, какой будет резонанс, сразу начнутся разговоры, что Мирзаев опять убил человека. Или до самоубийства довел.

— Чем кончилось?

— Он меня услышал. Все за дверью провернул.

— Выжил?

— Не в курсе. Больше его не видел. Был еще сокамерник — могучий осетин. Двухметровая «шайба». Так на первых порах, когда женщины из общественных организаций приезжали с проверками, думали, что Мирзаев — он. Потом переводили взгляд, всплескивали руками: «Расул, какой вы маленький, худенький…» Из меня же в прессе вылепили монстра и отморозка. Ганнибала Лектера

— Разговаривали мы с Виктором Рыбаковым, знаменитым боксером, который тоже отбывал срок. В тюрьме его постоянно провоцировали. А вас?

— Была история. Еще на сборке познакомился с парнем.

— Что такое сборка?

— Приемное отделение. Пацан вроде адекватный. В какой-то момент меня посадили в одиночку. Недели через две попросил перевести его ко мне из общей камеры. Вдвоем-то веселее. Делился с ним едой, он ни в чем не нуждался. К сожалению, в России доброту часто принимают за слабость.

— Что он натворил?

— Устроил провокацию. Ну и получил. Вот тут до человека дошло, стал, как шелковый. Его обратно в общую камеру отправили, а я решил, что без соседей даже лучше. Проще, спокойнее. Больше никого не подселяли.

— Сколько ж в одиночке просидели?

— Полгода. Спасали телевизор и книжки. В СИЗО неплохая библиотека, было время восполнить пробелы в школьном образовании. «Графа Монте-Кристо» прочитал, например.

— Кормили как?

— У меня был свой рацион: «доширак», шоколад «Аленка» и конфеты «Маска».

— Откуда?

— Друзья оплачивали через интернет-магазин, который есть в СИЗО. А дядя с тетей привозили сыр, яблоки.

— Татьяна, бывшая жена, навещала?

— Я сам запретил после одного случая. Как-то приехали на свидание мама, Таня и дочка. Ей было три годика, плакала, кричала: «Хочу к папе!» Ты на расстоянии метра, но не можешь обнять ее, прижать к себе. Душа разрывалась. Еще, помню, говорили через двойное стекло по телефону. Дочка прошептала: «Папа, мне хочется взять ножик и порезать эту дверь…» Я обалдел. Вот откуда у ребенка такие мысли?!

— А с Аллой когда расстались?

— Когда мне сказали, что посадят лет на десять. Я осознанно свернул общение. Подумал — зачем девушке жизнь ломать?

— Вы обмолвились, что в камере был телевизор. Смотрели передачу с участием вашей мамы, где из зала кричали ей: «На колени!»?

— Да. Было очень больно. До слез. Некоторые люди на этой теме пиарились, деньги зарабатывали. Ходили по телеканалам, сочиняли небылицы, раскачивали ситуацию. Пытались мне жизнь испоганить. Но бумеранг к ним вернулся

— Вы о ком?

— Об известном видеоблогере, например. Сейчас в СИЗО, обвиняется в мошенничестве. А популярный боец, который меня грязью поливал, сел за изнасилование. Когда его осудили, ко мне приехали телевизионщики, просили об интервью. Я от комментариев отказался.

— В камере тренировались?

— Нет. За первые три дня вообще на нервной почве похудел на десять килограммов! Да еще на руке экзема началась. Постепенно вес пришел в норму. Но понимал, что иммунитет на нуле, а в детстве переболел туберкулезом. Поэтому решил поберечь организм. Сказал себе: «Вот если посадят — на этапе приступлю к тренировкам».

— Чего ждали от последнего судебного заседания? Свободы? Или нового срока?

— Ситуация могла повернуться как угодно. Учитывая резонанс и национальную подоплеку, был готов к любому повороту. К счастью, у нас еще остались нормальные следователи, судьи, прокуроры. Убедился, что хороших людей очень много. Просто не всегда они на виду.

— Как форму восстанавливали?

— Друзья увезли на три месяца в Таиланд. Там мог спокойно тренироваться, никто не дергал, не отвлекал. В феврале 2013-го вернулся, принял участие в чемпионате России. А 31 марта провел титульный бой с чемпионом мира по панкратиону Ержаном Естановым из Казахстана.

— Победили единогласным решением судей.

— Да. Хотя бой могли остановить досрочно. Пока я в тюрьме сидел, человек каждый день готовился, тренировался, но все равно проиграл вчистую. Единственное, что огорчило — реакция местной публики. В меня кидали бутылки, монеты, зажигалки, обливали водой. Через некоторое время снова приехал в Казахстан — все повторилось. Когда предложили провести там третий бой, ответил: «Нет! Больше в те края ни ногой!»

— За пару месяцев до попадания в тюрьму вы заключили контракт с Bellator. Американцы с радаров пропали сразу?

— Ждали меня до конца года. Пока автоматически не закончился договор. Больше к этой теме не возвращались. Кстати, я ведь стал первым кавказцем, подписавшим контракт с Bellator. Должен был через две недели лететь в Америку. Думал, меня ждет путь Федора Емельяненко. Но… А в Штатах так ни разу и не был.

— Зато в России вас знают все. Не радует такая популярность?

— Особенно раздражает, когда исподтишка на видео снимают, фотографируют. Если замечаю, смотрю на человека в упор. Взгляд такой, что люди убирают телефон. Либо зову охрану. Сам не влезаю.

— Кому-то нравится, что его снимают.

— Я же в ресторан прихожу отдохнуть, а не пиариться. В том же Таиланде первое, с чем столкнулся — в лифте меня пытались втихаря заснять.

— Наши туристы?

— Да. Братья подошли к ним, удалили видео — и вернули аппарат. Я не отказываю, когда нормальные люди просят сфотографироваться, расписаться. Но если к человеку нет внутреннего тепла, близко не подпущу. Я же говорил — «чуйка» у меня хорошая.

— Как началась ваша дружба с футболистом Дмитрием Тарасовым?

— Случайно пересеклись в общей компании, поговорили. Отличные отношения и с Сашей Радуловым, на свадьбе у него был. Там познакомился с Бастой. Мне нравятся его песни. Не ожидал, что такой человек сам ко мне подойдет, поздоровается. Приятно общаться с людьми, которые ходят по земле, никакого высокомерия.

— Кажется, Тарасов в больнице вас навещал?

— Да, приехал, поддержал. Один из немногих, кто в трудную минуту оказался рядом. Сразу настроение поднялось. Хотя вообще-то парень я жизнерадостный, никогда не унываю. Даже в больнице улыбался. Медсестры, наверное, думали, что я сумасшедший.

— Мечта у вас есть?

— Долго была — свой очаг. Откуда не выгонят, никто не скажет: «Уходи, ты здесь чужой». Сейчас наконец купил квартиру в Москве!

— Кто-то помог?

— Товарищи. Сам бы не накопил. Причем молча осуществили мою мечту. Моих денег со всеми спонсорскими отчислениями все равно не хватало.

— Вы так стремились к семье. Что ж свою не уберегли?

— Вот это боль моя!

— Жена у вас, судя по всему, чудесная была.

— Теперь у нее другая семья — достойная. Таня — русская, но еще до встречи со мной приняла ислам. Учила меня правильной жизни. Я, мусульманин, через нее познавал свою же религию! Но вообще для меня ислам по-настоящему открыл друг в армии, кабардинец. Стоял тогда на перепутье — или моя жизнь пройдет в тусовках, или уйду в спорт с головой.

— Выбрали спорт?

— Да. Рукопашный бой. За короткий срок набрал обороты. На первых соревнованиях меня отделал чеченец, чемпион России по кикбоксингу. Навтыкал будь здоров. Какие бы я проходы не совершал, он понимал — я в «ударке» ноль. Он отрабатывал с дистанции и все. Я был весь в крови. Но как увлекла эта тема!

— Прямо понравилось?

— Ну да. Ха!

— Как сложилась жизнь парня, который привел вас в религию?

— Он для меня был как брат. Благодаря ему я матом перестал ругаться, беспределом заниматься. Ни разу после этого ничего не украл. В сторону женского пола даже не смотрел. Ездил по всем соревнованиям, куда только мог выбраться. Каждый день — какой-то бой. А этот парень стал офицером, потом погиб на границе с Абхазией. Ушел с поста. Я в СИЗО из новостей узнал. Говорили, будто примкнул к каким-то ваххабитам — но я не могу в это поверить…

— Тот же Лахиялов рассказывал: «Уже лет пятнадцать из Дагестана многие ребята уходят в лес. Часто после смерти человека об этом узнают».

— А работы нет вообще! Куда молодежи идти? Все отношения на деньгах. С детства со мной никто не хотел дружить. Ребята могли тренироваться вместе со мной, но общения никакого. Потому что я из бедной семьи, нет «статусности». До сих пор в республике такое повсюду. Больно смотреть. Когда приезжаю — постоянно вижу «маски-шоу». Что-то подкидывают. Внутри не заканчивается дележка — за газ, за свет, за море. Я большой патриот Дагестана! Но почему наша многонациональная республика не может быть сплоченной? Почему каждый за себя, почему все строится на деньгах?

— Вас не пытались затащить на сторону тех, кто уходит в лес?

— Говорили. Но каждый выбирает себе дорогу. Мне туда не суждено.

— Татьяна стала вашей первой девушкой?

— Нет. Первые отношения — это, как сказка. Еще в школе очень нравилась Диана. Тоже из Кизляра. Но продинамила. Служил в армии, случайно ее встретил в поезде. Я в Люблино обитал, она училась на Войковской. Снова начали общаться. Ночами я убегал из части, чтоб хоть пятнадцать минут с ней погулять. Ехал через всю Москву! Вот она стала первой моей девушкой. Мне было девятнадцать.

— Почему не сложилось?

— Выбрала другого, вышла замуж. А в конце концов оказалась чьей-то любовницей. Звонила мне — рассказывала, как ей хорошо. Вспоминаю последний наш разговор — я гулял на Охотном ряду, ее звонок: «Расул, хочу вернуться к тебе».

— Что ответили?

— «Я что, похож на мусорку?» На следующий день она покончила с собой. Наглоталась таблеток. Я страшно переживал… Если ты к женщине несправедлив, Бог за такое наказывает. У меня два примера перед глазами.

— Это какие же?

— Первый — отчим. Видел, как мама любила его, целиком себя отдавала, была для него всем. А он не оценил. Бросил ее через двадцать пять лет. Выкинул с детьми на улицу, оставил без кола, без двора, хотя за эти годы нажили четыре квартиры. Мы снимали комнатушку у знакомых в подвале. Когда же отчим умирал, кричал только о матери, просил прощения.

— Пример номер два?

— Я. Поступил некрасиво, по сути бросил жену с маленьким ребенком. Бог решил меня наказать. Именно так воспринимаю все, что произошло потом со мной.

— Сейчас вы холостой? Или есть в вашей жизни любовь?

— Фифти-фифти. Я очень хочу семью, сыновей. Но есть знакомые, потрясающие люди. Им по 45 лет. Не женаты. Я всегда поражался — почему? Отвечали: «Еще не время…»

— В марте вам — 32. Не упустили шанс зацепиться за большой контракт в ММА?

— О контрактах пока рассуждать рано. Задача номер один — забыть наконец обо всех болячках, вернуться на прежний уровень. Организм давно просит настоящей работы, но форсировать подготовку нельзя. Постоянно твержу себе: «Потерпи!» Вот заживет рука — и в бой. Ну а главная цель — чемпионские пояса в двух весах Fight Nights.

— Реально?

— Почему нет? Лишь бы здоровье не подвело. Еще хочу стать заслуженным мастером спорта по боевому самбо.

— Что для этого нужно?

— Второй раз выиграть чемпионат мира. В неолимпийских видах это звание дают только двукратным. Я простой парень, который идет к своей цели. Несмотря ни на что. Помешать мне могут. Сломать — никогда.

Мы уже попрощались, но Расул вдруг замедлил шаг:

— Знаете, я не сказал самое главное…

— Что же? — остановились и мы.

— Вот сейчас прокручиваю в голове наш разговор. Наверное, у людей сложится впечатление, будто Расул Мирзаев лишь воровал, дрался да создавал неприятности себе и окружающим. Многие ведь до сих пор называют меня «убийцей». Вы об этом знаете?

— Слышали. Не раз.

— А я скажу — то, что случилось с Ваней Агафоновым, моя боль и мой грех навсегда! До конца жизни буду жалеть, что не удержал руку! Обязан был это сделать как профессиональный спортсмен.

— Но не удержали.

— Мой путь сделал меня таким, каким я был в тот момент. Детство в собачьей будке. Ребенок, умирающий от голода. Все это научило отвечать ударом на удар, не задумываясь. Аллахом клянусь, если отмотать назад — я много дерьма выбросил бы из своей жизни. Многое бы исправил. Я всегда говорю правду. Наверное, вы уже поняли.

— Точно.

— Сейчас моя цель — полностью изменить судьбу. Для меня больше не существует ночных клубов, уличных драк, дурацких разборок. Я хочу вернуться в большой спорт и создать крепкую семью. Друзья составили для меня список книг, которые обязан прочитать. Целая библиотека! Но я справлюсь. У меня уже совершенно другой круг общения. Это светлые люди. Чувствую — с их помощью я сам становлюсь другим человеком. Расул Мирзаев начинает новую жизнь — так и напишите. А перед всеми, кому доставил боль, готов снова и снова извиняться. Все, что в моих силах — я исправлю. Грехи постараюсь искупить.

Просмотров: 9