История жизни Сонни Листона
Всякие фигуры восседали на троне сильнейшего в мире боксера–тяжеловеса: актер Корбетт, шахтер Демпси, котельщик Джеффрис, солдат Тунней… Кто–то из них имел тяжелый нрав, иные – склонность к спиртному и эпатажным выходкам, а то и буйству. Но не было закоренелых преступников – до той поры, пока не появился Чарльз (Сонни) Листон, быстро завоевавший самую недобрую славу.
Еще папенька его, полунищий арендатор хлопковой фермы Тоби Листон, в своем арканзасском местечке Форрест–Сити вызывал у соседей отвращение и ужас дикими выходками, а также тем, что имел две семьи с целым отрядом вечно голодных, немытых детей. В первой у лихого Тоби их было пятнадцать, во второй – десять, в ней будущий чемпион оказался предпоследним.
Нетрудно вообразить жизнь Сонни Листона под родительским кровом. Днем Тоби отсыпался на тряпье в углу лачуги, а затем отправлялся на поиски виски, тогда как безропотная, забитая жена Элен и дети трудились в поле и дома, не забывая, что в любой момент могут получить оплеуху от главы семьи. Много позднее тренер Джонни Тако, увидав на спине Сонни страшные рубцы, поинтересовался – откуда такое. «У меня были плохие отношения с отцом», – неохотно ответил Листон.
Его мать, не выдержав такой жизни, в одно прекрасное утро бросила всех и все, удрала в Сент–Луис, и только спустя два года Сонни, узнав от соседки ее адрес, перебрался к ней. Тогда ему было 13, но злые демоны уже начали бушевать в душе этого ленивого, рано созревшего подростка. Его силу и дерзость уже тогда признавали не только сверстники, но и старшие, и в сущности, этот юнец держал в страхе всю округу.
Взяв все худшее от отца, Сонни пошел дальше, поскольку ему было мало драться и пугать обывателей Сент–Луиса. Он стал воровать и в 17 лет отбыл свой первый срок в исправительном доме за вооруженное ограбление. Позднее Листон то и дело имел неприятности с полицией, и это были серьезные случаи, поскольку Сонни был связан с крупным шулером Джоном Вэйталом, а какое–то время и с одним из самых жестоких и знаменитых гангстеров Фрэнком Карбо. Втихую поговаривали, что за Листоном числятся и убийства. Это когда он держал в повиновении цветных рабочих–строителей, но юридических доказательств тому не было.
В начале 50–х он в очередной раз отбывал наказание в тюрьме города Джеферсон, что в штате Миссури, и там его увидал Алоис Стивенс, католический священник и отчаянный фанатик бокса. Дело было в гимнастическом зале, где Сонни Листон бил по боксерскому мешку. Патер Алоис так описал свои впечатления: «Он ни на кого не обращал внимания, и к нему никто не приближался; вокруг него словно образовалось некое поле опасности, и даже я ощутил страх, сказав себе, что этот человек – из преисподней».
Отвращение и страх вызывала и внешность Сонни Листона: лживые и с наглецой глаза, маленькая голова, посаженная на огромные, мясистые плечи, руки–оглобли с кулаками, каждый по 36 см в объеме, довольно короткие, но невероятно мощные ноги. Имея 186 см роста и 96 кг веса, одним прыжком Листон, нанося удар, достигал предела в 2 м 10 см. Он походил на медведя гризли, сонного и ленивого в своем лежбище, но неутомимо свирепого к жертве.
Надо признать, что Алоис Стивенс сумел как–то смягчить нрав этого угрюмого человека. Он добился условного освобождения Сонни, взяв с него слово, что тот отойдет от темных дел и посвятит себя боксу.
Итак, в 1952 году Сонни Листон пришел в клуб своего родного Сент–Луиса к Джонни Тако, своему первому и единственному тренеру. «Он вошел молча и медленно, и за все эти полтора-два часа я услышал от Сонни лишь несколько ничего не значащих фраз. Но у всех, глядя на него, появилось подавленное настроение, хотя мои ребята не были пижонами из высшего общества. Один из них сказал, что все это напоминает появление дикого волка среди домашних собак».
Он и позднее ни с кем не пытался завязать приятельские отношения. А после одной его фразы мало кто соглашался выходить против Листона спарринг–партнером. Процедил же он следующее: «Раньше я разбивал головы в подворотнях, и за это меня награждали наручниками. Теперь я буду разбивать ваши головы и получать огромные деньги».
Только с Тако у него сложились хоть какие–то отношения, и Сонни кое–что рассказал ему о своем прошлом. Если они шли по улице, то к Листону то и дело подходили полицейские и проверяли его документы, и тренер Джонни Тако гадал: следят ли копы за малейшим передвижением Листона, или их недоверие вызывает его криминальная физиономия. Когда же они заходили в кафе, то всякий раз Сонни, прежде чем сесть за столик, спрашивал у хозяина заведения о запасном выходе.
Пришло время выпускать Листона на ринг, он начал с несчастного Мака Кинли, который имел неосторожность выйти против него, и стал первым, кого Листон сбил с ног. После этого Сонни прямиком пошел к трону, оставляя рухнувшие тела самых классных тяжеловесов. Нино Валдис и Клив Уильямс были растерзаны им в третьем раунде, Рой Харрис благоразумно умолил секунданта выбросить полотенце после первого же раунда, Зора Фолли едва не упустил этот шанс, но успел сдаться во втором. Самым отважным и упрямым был Эдди Мечена – он продержался двенадцать раундов, и оказался первым, кого Листон удостоил тенью сочувствия, снисходительно потрепав по плечу после боя.
Особенно жестоко Сонни вздул Уэйна Бэсси, молодого и прыткого тяжа, который тоже был в нескольких шагах от титульного боя с Паттерсоном. Узнав об этом, Листон заявил: «Флойд – мой, и никто не посмеет к нему прикоснуться». Он свалил Бэсси в первом раунде, а рефери подобрал на ринге и возле него семь выбитых зубов.
Все эти боксеры признавали, что против Сонни они выходили в смятенном состоянии. Он был словно из другого мира, олицетворяя собой беспощадную злую силу, поэтому не было боксера – ни до, ни после, с которым связывали столько легенд – да и реальных историй.
Сонни нравился немногим, и это была публика самого дурного толка, которая видела в этом отверженном нечто близкое себе, но и преуспевающее, заваленное деньгами. Один утверждал, что видел, как Листон поднимал грузовик. Другой свидетельствовал, что тот легко ловил руками птиц – эту байку, кстати сказать, реализовали создатели киносериала о Рокки. Третьи рассказывали, что одного удара Листона хватало, чтобы тренировочный мешок сорвался с крюка, да к тому же с дырой, из которой начинал высыпаться песок.
Небылицы, скорее всего, преувеличения. Но и не без дыма. Во всяком случае, до конца своих дней Джонни Тако с восторгом рассказывал, как его питомец мог ударами держать под углом 45 градусов тяжелый тренировочный мешок, и не мгновения, а полторы-две минуты. «Он и парней бил, как никто, и я всегда боялся за них, а не за Сонни. Раздавался хряскающий, как в лавке мясника, шлепок, и тело падало. Да, он не был джентльменом ринга, от Сонни этим вообще не веяло, это была машина для убийства».
Разговоры и слухи, все увиденное страшно нервировало Флойда Паттерсона, действующего чемпиона мира – главную цель претендента. Неглупый и умелый на ринге Флойд был готов принять любой вызов, но на сей раз на него надвигалась некая фантастическая фигура. Чемпион видел и очевидные слабости Листона – плоды его запоздалого и форсированного боксерского образования, но все равно это был тот случай, когда «от лома нет приема».
Даже в пору своего расцвета Листон не шибко утруждал себя в тренировочном зале, а на режим вообще плевать хотел. Уже незадолго до боя с Паттерсоном, он, раскатывая в Файрмаунт Парке в Филадельфии, светом фар и гудками сильно напугал белую женщину, и был доставлен в полицию. Шериф счел это происшествие не очень серьезным, но для профилактики направил Листона в дом Ордена иезуитов, где во искупление грехов с ним частенько беседовал священник Эдвард Мерфи, ставший со временем его духовным наставником. Этот умный, искренне желавший помочь Сонни человек с огорчением рассказывал о нем: «С утра до вечера от Сонни несло перегаром. У него была необъяснимая способность вляпываться в самые нехорошие ситуации. Мне только и оставалось молиться за этого несчастного негодяя».
Но был человек, который имел замечательное влияние на Листона, и Сонни признавался, что всегда чуть ли не боготворил радиогероя своего детства – блистательного Джо Луиса. Увы, их единственная встреча завершилась скандалом: отец Мерфи верно угадал предназначение Сонни Листона попадать в нехорошие ситуации.
Давнему приятелю Джо – главному редактору журнала «Эсквайер» Лойсу – пришла в голову мысль украсить новогоднюю обложку фотографией Листона, который к тому времени уже стал чемпионом. Джо Луис позвонил Сонни и пригласил его в студию.
Там, облаченный в костюм Санта Клауса, Сонни общался только с Луисом, на остальных и не глядел. Фотограф был в отчаянии: на все просьбы «улыбнуться птичке» Сонни не реагировал, глядя в объектив безразлично и мрачно, а затем и вовсе поднялся и смачно сплюнул.
Но тут произошло нечто невероятное. Разъяренный Луис подошел к Листону, ухватил его за ухо, и, как куклу на веревочке, потащил к дверям. «Джо, я же чемпион», – взмолился Сонни. «Ты – чемпион, а я великий чемпион», – добил его «черный бомбардир».
Но был случай, когда Листона увидали и хохочущим до конвульсий, и это неестественное состояние, увы, довело его до беды. То было на ринге, где против Сонни вышел Марти Маршалл, боксер с талантом комика. Он понимал, какая угроза таится в кулаках Листона, и на протяжении нескольких раундов откровенно бегал от того по рингу, паясничая и передразнивая Сонни и арбитра, и в конце концов его соперник зашелся в хохоте – в тот же момент Марти, изловчившись, подскочил к нему и нанес удар, да такой, что челюсть Листона треснула. На ногах он устоял, но врач немедленно остановил бой.
Этот курьез, конечно же, не мог и замедлить неумолимого шествия грузного Листона к нервничающему Паттерсону. Обстоятельства иного рода могли воздвигнуть завалы: Америка не хотела видеть уголовника на чемпионском троне, и это настроение охватило не только расистов и умеренную часть нации, но и темнокожих, которые вообще были в ужасе от того, что их черный собрат, став чемпионом мира, будет их олицетворением. Надо знать психологию янки, их отношение к самому престижному титулу. И вот теперь идолом, национальной гордостью может оказаться столь отталкивающая, зловещая личность!
Пресса, уловив общее настроение, выбивала слезу безнадежного отчаяния: «Уж лучше обмотать чемпионским поясом брюхо Кинг–Конга». Вовсю гуляли и такие эпитеты: «хищный зверь из джунглей», «безжалостная горилла», «злобный неандерталец из пещеры».
Они, конечно, распяли его, отняли всякую возможность встать на ноги и покаяться, и неприязнь к Листону стала глубокой и непреодолимой, хотя и не все в судьбе этого человека было однозначно и безнадежно.
Матч «добра и зла» состоялся 25 сентября 1962 года в чикагском парке «Комиски», при цене 100 долларов за самый обычный билет, что нынче обошлось бы в несколько раз дороже – одним словом, интерес был сумасшедший.
Публика с любопытством и нетерпением разглядывала боксеров, предвкушая все что угодно, но только не то, что случилось. Чемпион мира отрастил бородку, а уже в раздевалке снял большие солнцезащитные очки, и репортеры потом острили – этот маскарад Паттерсон затеял, дабы скрыть страх. Он выглядел значительно легче «безжалостной гориллы», стройнее и явно подвижнее. Сонни же безмолвно стоял в своем углу, с презрительным равнодушием глядя в спину переминающегося с ноги на ногу чемпиона.
Что сказать о самом бое? Да почти ничего. Паттерсон немного покружился возле Листона, сделал два легких выпада, а Сонни вразвалочку пошел прямо на Флойда: два удара – и чемпион мира рухнул. Вот и все зрелище, оборвавшееся на 126 секунде.
Публика застыла в оцепенении. Котировка соперников была приблизительно равной, к тому же Паттерсон справедливо считался «тягучим бойцом», не раз он поднимался и выигрывал, получая самые свирепые удары, а тут – ни проблеска. В толпе зрителей послышались вопли: «Нас обокрали, верните деньги».
Спустя два дня Сонни положил в чемодан пояс чемпиона и вылетел из Чикаго в Филадельфию, куда он перебрался несколько лет назад. Рядом с ним расположился в кресле Джек Мак–Кинли, некогда боксер–любитель, с которого и начался путь Листона в большой бокс, а ныне – популярный спортивный обозреватель газеты «Филадельфия Дейли Ньюс». Позднее, вспоминая эти час-полтора в «Боинге», он говорил, что был потрясен состоянием своего давнего приятеля. «Лицо Сонни сияло в предвкушении встречи в аэропорту, он не находил себе места, и восторженно делился планами на будущее».
Матч с Паттерсоном имел для Сонни едва ли не мистическое значение, он внушил себе, что, став чемпионом, искупит вину перед обществом, и оно раскроет объятия, примет его, заблудшего. «Слушай, Джек, я же знаю, что многие люди молились, чтобы я не выиграл у Флойда. Я не обижался. Но теперь они должны знать, что я готов протянуть руки всем американцам… Ты знаешь, почему я всегда восхищался Луисом? Я восхищался не только его великим даром. Однажды я слушал радиорепортаж, и Джо сказал, что он хочет своей судьбой дать надежду всем несчастным мальчишкам. Эти слова ударили меня, словно током, я был уверен, что он обратился именно ко мне. А вот теперь, Джек, я первым делом пойду к ребятам из сиротских приютов и исправительных школ, и у меня тоже найдутся правильные слова».
Его собеседник помалкивал. После боя Джек прочитал отчет в чикагской газете с такой вот фразой: «Теперь мы все убедились, что зло должно побеждать, и оно победило в парке «Комиски». Это ужасно. Теперь из своих повесток в суды и ордеров на арест Сонни Листон может с гордостью составлять тома».
Сам–то Джек никогда не считал Листона дебилом или бесчувственной скотиной. Это так, до конца своей грешной жизни Сонни не научился читать и писать, но наедине с Мак–Кинли он как бы снимал мрачную маску и наизусть, без запинки повторял сцены из телевизионных спектаклей. «У него вообще был удивительный дар имитировать все, что он слышал и видел. Я заходился в хохоте, когда Сонни своим фальцетом и жестами изображал скрип двери, куриный клекот или визг женщины из простонародья… Нет, природа кое–что дала ему и в мозги, по–своему он вовсе не был глупым человеком. Но, боже мой, каким же запущенным был его «чердак», сколько в нем было мусора».
Наконец, они приземлились в Филадельфии. Сонни поправил галстук и фетровую шляпу. «Ну как я, Джек?». «Ты о'кей», – пряча глаза, ответил журналист. Сонни вышел на трап и, мгновенно побледнев, замер: внизу не было и горстки людей. Ни одного репортера – никого, даже друзей и родственников. Теперь и он все понял. «Что это, Джек? Это же не по–христиански». И это был день, которого он ждал десять лет, когда в каторжной тюрьме он впервые зашнуровал боксерские перчатки, чтобы кулаками, кровью и потом, но уже в честном деле, вернуть себе доброе имя.
Он поступил в своем стиле: даже в тяжелой ситуации Листон видел спасение в самом легком, в первом же пришедшем на ум решении. «Лучше мне быть фонарным столбом где хотите, чем мэром в Филадельфии». Так заявил он на следующий день и, все бросив, укатил в Денвер. А вслед за ним – и его досье из филадельфийской полиции.
У денверских копов началось нечто, похожее на охоту. По нескольку раз Листона останавливали даже в городском парке, где он бегал кроссы. Он начал тренироваться на поле для игры в гольф, но его нашли и там.
У Сонни возникли и неприятности иного рода. Он стал тяготиться своими старыми связями с преступным миром. Ему уже было тридцать, он заработал большие деньги, имел семью, и его устраивала спокойная, нормальная жизнь. Именно тогда он обронил фразу, которая появилась в печати: «Когда–нибудь наступит день, и во славу великих бойцов напишут реквием. Это будет медленный, грустный блюз: звуки трубы, гитары и колокольчика». Все недоумевали: что за сантименты, это ли свирепый, безжалостный Листон?
Он выкупил свой контракт у опекавшей его мафии, но в тот же час остался без гроша. И все же его продолжали считать наемником Карбо и Палермо, и когда подкомитет Сената затеял расследование связей двух последних с профессиональным боксом, то на слушание пригласили и Листона. Сенатор Эстес Кефовер спросил Листона – дескать, достойны ли такие люди, как Карбо и Палермо, иметь хоть какое–то отношение к спорту, на что чемпион философски ответил, что не берется кого–либо осуждать, поскольку сам не представляет собой совершенство. Сенаторы же пришли к выводу, что Сонни по–прежнему состоит в мафии и не хочет портить с ней отношений.
Тревожный инцидент произошел у Листона с Марко Делитсом, темной личностью, крупным контрабандистом и владельцем нескольких гостиниц в Лас–Вегасе. В ресторане «Беверли Родео» в Голливуде Сонни подошел к столику этого опасного человека, поднес к его физиономии свой страшный кулак и посулил пустить его в дело, если Делитс не оставит его в покое. Но тот не дрогнул, и, четко выговаривая каждое слово, так обрисовал ситуацию: «Ты, образина, не рискнешь укокошить меня. Я же мигну – и тебя отсюда переведут в царство мертвых».
Все эти милые события подтолкнули Листона пойти вразнос, и загулял он с истинно славянским размахом, наплевав на уже близкий матч–реванш с Паттерсоном. В эти дни Сонни почти не тренировался, проводя в кутежах с любыми отбросами общества дни и ночи. Такое расшатало бы любой организм, но 22 июля 1963 года Листон вышел на ринг Лас–Вегаса и вновь побил Флойда Паттерсона в первом же раунде, с той лишь разницей, что на сей раз бой продолжался на 4 секунды дольше.
Но у него уже появился новый мучитель. Еще до боя в Лас–Вегасе возле чемпиона мира частенько ошивался горластый Кассиус Клей, донимая сумрачного Сонни оскорбительными репликами: «Ты, жирное месиво, я выпорю тебя похлеще твоего папочки», и это было не самое обидное. Как–то Клей на улице подбежал к Листону и во все горло завопил: «Зверь на свободе!».
Какое–то время Сонни воспринимал этого юнца как назойливую муху. Он не питал к нему уважения и как к боксеру, а это уже было серьезной ошибкой. Сонни говорил, что ему придется сделать одно: снять халат, показать свои мышцы, и Клей упадет в обморок.
Но нахальный соперник не унимался, вытворяя самое несусветное по отношению к молчаливому тугодуму Листону, который столкнулся с чем–то совершенно непонятным. Сонни верил в свою огромную физическую силу, знал о своем гипнотическом воздействии на соперников, но тут – хоть бы хны, сплошное издевательство.
На предматчевой пресс–конференции Сонни вообще чуть не лопнул от бессилия и гнева. Клей не только вопил всякую чушь в его адрес, но и кидался на чемпиона, показывая, что вот прямо здесь и растерзает Листона. А что этот бедолага? Увы, поначалу Сонни что–то мекал–бекал, а потом и вовсе замолк, ничего не соображая в происходящем.
И он добился своего, этот молодой, бесстрашный Клей. Бой прошел в Майями–Бич 25 февраля 1964 года, и хотя ставки шли семь к одному в пользу чемпиона мира, с первых же раундов все обратили внимание на вялость, если не безразличие Листона, словно в тот день внезапно постаревшего лет на десять.
Он тяжело шагал по рингу, да притом с опущенной головой. Высокий, жилистый Мохаммед Али – к тому времени он вошел в секту «черных мусульман» и сменил имя – пританцовывая, посылал ему жесткие «приветы», хотя и не нокаутирующей силы, но его плотные крюки снизу – по беззащитной голове, окончательно разрушили уверенность Листона. Его охватило отчаяние, он начал понимать, что обречен. Было ли – не было, но позднее Джо Палино, один из тренеров Листона, признался, что Сонни попросил его втереть в боевые перчатки некое солевое вещество, и где–то в 4–м раунде глаза Али начали слезиться.
Спустя раунд он сказал секунданту, что ничего не видит и не может продолжать бой, но Анжело Данди вытолкнул его на ринг, и, благодаря изумительной технике, претендент выстоял этот раунд, а в следующем снова принялся избивать Листона. По его лицу текла кровь, сустав левого плеча был поврежден, и когда прозвучал гонг на 7–й раунд, Сонни не поднялся со стула.
Это было унизительное поражение. Публика зашлась в ярости: этот отвратительный человек проявил малодушие, если не худшее. Добравшись до раздевалки, Сонни швырнул в стену графин и завопил: «Я продал матч? Какие они сволочи!».
Но это еще оказались цветочки. На матче–реванше поведение Листона было не только необъяснимым, но и просто идиотским. Он уже смертельно боялся Али. После первого же, причем скользящего, удара Сонни вдруг упал на спину, а торжествующий Али заорал: «Встань, ублюдок, встань и дерись!».
На ринге начало твориться нечто невообразимое. Несколько обманутых зрителей перелезли через канаты, осыпая поверженного уголовника проклятиями. Орал не отходя и Клей, и судья не мог открыть счет, а окончательно раздавленный Листон даже не пытался подняться. «Я не мог себя защитить, мне не на что было опереться».
Но тогда зачем, черт тебя побери, ты полез в эту свалку?
В этой ситуации все потеряли головы, не исключая и рефери Джо Уолкотта – вы помните этого 18–го чемпиона мира? Он, наконец–то, затолкал Клея в угол. Сонни нехотя поднялся, и бойцы возобновили схватку. В тот же момент Нат Флейшер, редактор журнала «Ринг», размахивая секундомером, закричал, что Листон провалялся на полу 17 секунд. Вконец ошалевший, Уолкотт бросил дерущихся боксеров и пошел объясняться с Флейшером, хотя тот не имел и малейшего права влиять на события на ринге.
Теперь уже публика потешалась. Рефери о чем–то горячо толковал с редактором, а бесхозные Али и Сонни молотили друг друга. Наконец, Уолкотт вернулся, встал между боксерами и объявил поражение Листону.
Объясняя свою трусость, Листон сказал, что перед боем к нему подошли двое исламистов и твердо пообещали убить его, посмей он выиграть. Если так и было, то в тот день Сонни спасся. Но все равно жить ему оставалось недолго.
Все последующие годы Сонни Листон бился не с самыми сильными боксерами, зарабатывая 10-15 тысяч долларов за вечер, и всякий раз он спускал эти деньги в пьянках или в казино Лас–Вегаса. На Рождество 1971 года ему позвонила жена, которую неделей раньше он выгнал из дома вместе с семилетним сыном. Телефон не отвечал ни днем, ни ночью. Поспешив домой, Джеральдина Листон застала своего мужа мертвым. Его тело было настолько разложившимся, что вскрытие не сказало чего–либо определенного. Официальная версия гласила: сердечный приступ и отек легких. Но на руке Сонни были следы от уколов, скорее всего, он умер от передозировки героина. Ходили еще слухи, что до Сонни добрались наркодельцы.
На похоронах Листона поток людей растянулся на всю улицу, и это внимание к усопшему было полной неожиданностью. Но среди сочувствующих было немало полицейских, которые не оставили Сонни в покое и в этот траурный день. Прах его покоится на кладбище Лас–Вегаса «Райские сады». Да успокой, господи, эту грешную душу!
Просмотров: 72
